Первое упоминание о деревне в дошедших до нас письменных памятниках встречается в духовной московского великого князя Ивана Даниловича Калиты. В этом документе написано, что ве­ликий князь Иван Данилович в числе других земельных владе­ний оставляет своему старшему сыну Семену «деревни Мако-вець, Левичин, Скулнев, Канев [Гжелю, Го]ретову, Горки, [село Аста]фьевское… село Орининьское».227 Эти деревни и в дальней­шем указываются в духовных московских великих князей, они передаются ими по наследству; 228 при этом в духовной великого князя Дмитрия Ивановича имеются еще важные для нас указа­ния на нового типа сельские земледельческие селения — починки. В его духовной записано: «Даю… князю Василью… деревни Ле­вичин, Скулнев, Маковець, Канев, Кочема, Комарев з берегом… А из Московъских сел даю… Митин починок, Малаховъское, Ко-стянтиновъское, Жырошкины деревни…». И дальше: «… да Крас­ного села починок (сыну князю Юрия, — Г. К.)… Зверковтэ-ское село с Сохоньским починком (сыну князю Ивану, — Г. К.)…». В числе земельных владений, завещанных великим князем Дмш-рием Ивановичем жене своей княгине, он называет: «свои при-мысл Скирменовъскую слободку с Шепковым, Смоляные с Ми-тяевъским починком… примысл Самоилецев починок з дерев­нями, Савельевъский починок… А которые деревни отоимал был князь Володимер от Лыткиньского села княгини моее к Берен­деево слободе, а те деревни потянут к Лытъкиньскому селу моее княгини».229 В последних указаниях для нас важна отмеченная связь деревень с селами и связь нового для нас типа поселения, «починка», с селами и деревнями.

Далее »

Рассуждениями о бродячем духе народонаселения древней Руси подменялось раскрытие подлинной картины происходившего в XII—XV вв. в древней Руси процесса — развития феодально-кре­постнических отношений. Буржуазная историография давала лож­ную оценку социальным отношениям древней Руси, она не смогла правильно определить существо ее общественного строя. Произ­водство и производственные отношения оставались вне сферы на­блюдения С. М. Соловьева и не нашли места в его «Истории Рос­сии».11 Не без оснований еще современники упрекали его в том, что «народу не нашлось места в его труде». Классовая борьба, на­родные движения против эксплуататоров расценивались Соловье­вым с позиций, враждебных восставшим, — как бунт, как наруше­ние правопорядка.12 Критическая оценка «теории о бродяжничестве крестьян», в отраженных в ней взглядах на взаимоотношения между землевладельцами и крестьянами и в высказываниях по вопросам о феодализме, о феодальной земельной собственности и вообще о собственности на землю, дана Б. Д. Грековым в его труде о крестьянах на Руси.13

Далее »

Крупный рогатый скот — это прежде всего молочный и мясной скот. В Белозерской таможенной грамоте (единственной дошедшей от изучаемого нами времени) «стяг мяса», т. е. туша рогатого скота, стоит первым среди предлагаемых на рынке мясных то­варов.53 Об изобилии мясных продуктов на рынках в городах Се­веро-Восточной и Северо-Западной Руси в XV и в начале XVI в. особенно согласованно и много говорят ипостранцы, побывавшие в это время на Руси.54 Крупный рогатый скот дает мясо самых различных сортов: от телятины до говядины, частями и тушами, свежее, мороженое, вяленое или копченое. О разнообразии мясных продуктов ярко свидетельствуют Новгородские писцовые книги, в которых в составе мелкого дохода называются «полти мяса», «яловицы», «зады яловичьи», «плечи говяжьи», «лопатки го­вяжьи». А рядом с ними мясо мелкого скота — свинина, окорока мяса, мясо свиное, головы свиные, ветчина, бараны, туши ба­раньи, лопатки бараньи, плечо баранье.55

Далее »

В борьбе с буржуазной историографией, с ее классово враждебной позицией при оценке деятельности и исторической роли тру­дящихся масс особая заслуга принадлежит историку-большевику М. Н. Покровскому. Значение ее особенно возрастет, если учесть сложные условия и обстановку, в какой приходилось Покровскому вести эту борьбу. Его четырехтомный труд (в первом издании он вышел в пяти томах) «История России с древнейших времен» 55 был написан в эмиграции. М. Н. Покровский попытался в нем с марксистских позиций изложить исторический процесс, противо­поставив свою работу «Курсу русской истории» В. О. Ключевского; он стремился показать общественное развитие России с точки зре­ния взаимоотношений общественных классов и борьбы между ними, выступив против трудов Соловьева и его последователей, в основе которых была задача — показать формирование и эволю­цию самодержавия в России. Принимая то, что было высказано Н. П. Павловым-Сильванским о феодализме, М. Н. Покровский внес ряд важных исправлении и дополнений в характеристику феодализма, раздвинув хронологические рамки его. Еще в этой работе М. Н. Покровский внес важные уточнения в понятие феодализма: «… последний (т. е. феодализм, — Г. #.), — пишет он, — гораздо более есть известная система хозяйства, чем система права».56 Он обратил внимание на раннее появление крупного феодального зе­млевладения на Руси, указав, что крупные феодальные боярские вотчины существовали в Киевской Руси уже в X—XT вв., что, по мнению М. Н. Покровского, отмечено еще в Правде Русской. Он выступил с решительной критикой дворянской и буржуазной исто­риографии по поводу «теории о бродяжничество крестьян» и изо­бражения их «странствующими земледельцами, смотревшими па свою избу как на что-то вроде гостиницы». «Ни один спор о земле, — писал М. Н. Покровский, — не решался в то время без участия старожильцев, иные из которых „помнили" за тридцать, другие за сорок, а иные даже за семьдесят и девяносто лет. Эти старожильцы обнаруживали нередко удивительную топографиче­скую память относительно данной местности… Чтобы так его (спорное мнение, — Г. К.) знать, в нем нужно было родиться и вырасти, — бродячий арендатор, случайный гость в вотчипе, даже за десяток лет не изучил бы всех этих деталей.. .».57 И далее: «Сло­вом, представление о древнерусском земледельце как о перехожем арендаторе барской земли и об оброке как особой форме арендной платы приходится сильно ограничивать, и не только потому, что странно было бы найти современную (периода капитализма, — Г. К.) юридическую категорию в кругу отношений, так мало по­хожих на наши, но и потому, что они прямо противоположны фак­там».58

К Великой Октябрьской социалистической революции М. Н. По­кровский пришел как известный историк-марксист, имевший за­слуги в критике буржуазной историографии.59 После победы Ок­тябрьской революции борьба с буржуазной историографией за перестройку исторической науки стала особенно острой. М. Н. Покровский выступает с докладами, лекциями и статьями как передовой боец и руководитель в этом важном деле.60 Возникла острая необходимость в популярной книге, которая давала бы связ­ный марксистский курс русской истории. Эту важную, ответствен­ную работу взял на себя М. Н. Покровский. Вышедшая в 1920 г. «Русская история в самом сжатом очерке» сыграла огромную роль в переоценке старой историографии, в выработке новой точки зре­ния на прошлое. «Сжатый очерк» был встречен с одобрением. В. И. Ленин расценил выполненную М. Н. Покровским работу как большой успех и писал, что книга чрезвычайно понравилась ему: «Оригинальное строение и изложение. Читается с громадным ин­тересом».61 Но не все в этой книге было безупречным. Коренная перестройка исторической науки требовала предварительной под­готовки многих фундаментальных марксистских трудов по отдель­ным разделам этой науки. М. Н. Покровский не смог показать закономерную смену исторических формаций, допустил ошибки в их характеристике. В дальнейшем он уточнял свои формули­ровки, пересматривал, равняясь по ленинским марксистским установкам.

Биологические особенности озимых хлебов по сравнению с яро­выми были известны с глубокой древности. Их знали и на Руси и сеяли озимую рожь. В цитируемых Б. Д. Грековым записях Новгородской летописи под 1127 и 1167 гг. говорится вообще об озимице (под 1127 г.) и о яри (под 1161 г.), а не о хлебах на озимых и яровых полях. В действительности же нельзя говорить об освоении паровой системы трехпольного земледелия только на основе двух упоминаний о посеве озимых и яровых хлебов.

В практике трехполья чередование посева озимых и яровых хлебов занимает важное место, но не оно играет основную роль в поддержании плодородия полей на необходимом высоком уровне. Следует помнить, что посев озимых хлебов, равно как н посев яровых, был делом обычным и при подсечном земледелии. Об этом ясно говорят как документы XV, XVI и XVII вв., близ­кие к изучаемому нами времени,162 так и материалы о подсеках XVIII—-XIX вв.163 Несомненно, что полевое пашенное земледелие постепенно совершенствовалось, осваивая, может быть, те же са­мые приемы, которые вели к паровой системе, к трехполью. Прак­тика чередования посева озимых хлебов была одним из шагов по этому пути. При хозяйственной разобщенности земель-княжеств древней Руси и отдельных районов внутри этих княжеств есте­ственно ожидать и большого различия в темпах освоения поле вого пашенного земледелия и в применении паровой системы. Следует считать, что в отдельных ушедших вперед районах и в от дельных хозяйствах (крупных землевладельцев) применение пара и трехполья осуществлялось раньше других и по времени могло намного опережать широкое массовое распространение таких пе­редовых приемов земледелия.

То, что было высказано Б. Д. Грековым при истолковании ле­тописных записей, причем в осторожной форме, было повторено в отношении Новгородской земли А. В. Кирьяновым. Вопрос о со­стоянии земледелия в Новгородской земле А. В. Кирьянов пы­тается решить на основе изучения найденных в Новгороде остат­ков зерновых хлебов и обнаруженных среди них остатков зерен сорняков. Внимательное, тщательное изучение открываемых ар­хеологических материалов принято за правило советскими архео­логами. Применение же совершенной современной аппаратуры и новых методов лабораторного изучения таких находок, как зерно­вой материал и остатки растительности, дает много ценного для изучения материальной культуры древней Руси. А. В. Кирьянов сосредоточил свое внимание на изучении найденного в Новгороде зернового материала и орудий обработки земли (о последнем мы уже говорили), поставив задачей на основе этих источников нари­совать картину развития земледелия в Новгородской земле в X — XV вв. Но слишком смело ожидать, чтобы впервые примененный новый метод сразу же обеспечил верное решение столь сложного вопроса.

Мысль, положенная А. В. Кирьяновым в основу решения во­проса о состоянии земледелия, о системе земледелия и агротех­нике в Новгородской земле, остроумна и проста. Полевому пашей пому земледелию, трехполью, свойственны определенные сорняки. 11 если подобные сорняки окажутся в открытых археологами зер­новых находках X—XV вв., то таким путем, но мнению Л. В. Кирьянова, может разрешиться и вопрос о системе земле­делия в Новгородской земле. Дело, за решение которого взялся Л. В. Кирьянов, было совершенно новым, надежной теоретической базы у пего не было. Работы специалистов-агробиологов, на основе которых А. В. Кирьянов теоретически оправдывает подобное ре­шение вопроса о системах земледелия прошлого, далеко не дают возможности для такого эксперимента. И потому было совер­шенно не обязательно, чтобы этот эксперимент дал именно тот надежный результат, на какой рассчитывал А. В. Кирьянов.

Вопросу борьбы с сорняками и изучению сорных растений со­ветская сельскохозяйственная наука уделяет большое внимание. Л. В. Кирьянов воспользовался более авторитетными работами о сорных растениях наших нолей для того, чтобы из них взять материал о типичных сорняках трехполья.164 Авторов этих работ, конечно, интересовали только сорные растения полей, и при том полей близкого нам времени. Для верного же решения поставлен­ного Л. В.

Крестьянский «двор» — это жилище и комплекс надворных хозяйственных построек: изба с клетью (на подклети), хлев для скота, житница или другое строение для хранения зернового хлеба, баня; несколько поодаль, чаще среди поля, овин и гумно. Изба, с тесно примыкающими к ней хозяйственными построй­ками, располагалась на усадебном месте — на дворище; непо­средственно к дворищу примыкал огород.3 Отдельно, в пределах поля, устраивались капустник, конопляник.

Если во всех деревнях дворища-усадьбы, огороды, капуст­ники, конопляники, полевая пашня и некоторые сенные покосы принадлежали, как и постройки, строго определенному хо­зяйству-двору, т. е. хозяину-крестьянину, то другая доля угодий была достоянием всей деревпи. Такими были лесные угодья, вы­гоны для скота (поскотины), некоторые водные, бортные и охот­ничьи угодья, сенные покосы. В НПК и в актах Северо-Восточ­ной Руси нередки указания на озера, в которых «рыбу ловят крестьяне волостью»; числящимися за волостью оказываются и некоторые более крупные сенные угодья — пожни, заливные луга.4 Также особо значились и леса — одни за деревней, другие за волостью. Изгороди (огороды, перегороды, коровий или живо-тиный прогон), охраняющие огородные культуры и полевые по­севы внутри деревни, а также деревенские сенные покосы, вы­гоны для скота (поскотина) и непосредственно примыкающий к деревне лес — все это было общим, деревенским, принадлежа­щим деревне, т. е. живущим в ней крестьянам-земледельцам без нриурочивания к отдельным хозяйствам; вся деревня сообща и обслуживала их.

Дремучие леса, изобиловавшие непу­ганым зверем, многочисленные реки и озера, леса в районах, благоприятствовавших занятию бортничеством/создавали крестья­нам-земледельцам условия для охоты, рыболовства и бортни­чества. Были районы, где эти промыслы занимали важное место )! крестьянском хозяйстве: феодалы в составе оброчной земель­ной ренты получали (в «доходе») меха, продукцию рыболовства и мед. Охота, рыболовство и бортничество могли ограничиваться п малыми масштабами, когда крестьянин занимался ими лишь для удовлетворения потребностей своего собственного хозяйства; но все же в малом крестьянском хозяйстве они составляли очень заметную долю и it труде, и в продукции.

Домашняя промышленность, свойственная деревне XIV— XV вв., существовала, взаимодействуя и тесно переплетаясь с ре­меслом. Крестьяне обеспечивали ремесленников сырьем и пред­метами потребления, а сами получали от ремесленников необхо­димое оснащение для земледельческих орудий производства и для транспорта, утварь. Из крестьян, специализировавшихся в промыслах, пополнялись кадры ремесленников. Каждое крестьянское хозяйство имело свой живой и мертвый инвентарь: (ч.’от п орудия труда.

Таким образом, крестьянское хозяйство изучаемого нами пе­риода являлось примером натурального хозяйства. Но многое из тою, ‘I го производил крестьянин, все же уходило из его хозяй­ства: в форме оброков—-ренты землевладельцу-феодалу, за ко­торым числилась земля, обрабатывавшаяся крестьянином; в виде налогов и даней, поступавших государству и властям; многое шло и на рынок. Крестьянское хозяйство жило и развивалось на основе своих внутренних сил. Этой основой являлся собственный труд крестьянина, труд его семьи, принадлежавшие ему орудия производства; земли же –основное средство производства — считалась, но нормам феодального права, собственностью земле-владелі ца-феодала, которому и шла значительная доля продук­ции крестьянского хозяйства в качестве феодальной земельной ренты. Крестьянин с его семьей должен был не только всесто­ронне обеспечивать себя, сводить свой продовольственный бюд­жет, фуражно-кормовой бюджет для содержания скота, свой тру­довой бюджет (рассчитать свою рабочую силу), но/и был обязан еще отвечать на ряд важных внешних запросов, предъявляв­шихся к нему сверху не только со стороны землевладельца, но и со стороны государственной власти и ее органов. Свести концы с концами оказывалось нелегко. В главе о скотоводстве мы пока­зали, сколь сложно было сведение кормового бюджета. На всех разделах крестьянского хозяйства тяжелым бременем лежали поборы землевладельца-феодала и его администрации, государ­ственное тягло. Не меньшие трудности были при сведении про­довольственного бюджета. Крестьяне — жители лесной полосы — широко использовали все то, что мог давать лес. Кроме строи­тельных материалов, дров, лучины, луба и бересты для поделок, лес еще давал в большом количестве разнообразные ягоды и грибы, служившие подспорьем в продовольственном бюджете крестьянина. В НПК указывается оброк землевладельцу яго­дами — брусникой, — причем в большом количестве, по полу­бочке ежегодно; другие документы говорят о губине, о грибах. Сады встречались сравнительно редко в хозяйстве крестьянина. Огороды были невелики. Большое место в питании крестьян за­нимала репа, которой сеяли много в древней Руси.

Еще больше встречается указаний на неблагоприятную по­году, вызвавшую частичную гибель урожая, причем летописец не находит оснований, чтобы говорить о каких-либо тяжелых последствиях этого.581 Часто сообщается и о том, что, несмотря на неблагоприятную для посевов погоду, на длительные сильные дожди, на мороз или на жару и засуху, урожай все же был не плох и хлеб дешев.562 И, наконец, лучшим выражением при­знанного и подчеркнутого современниками благополучия звучат завершающие отдельные годовые записи, два слова: «хлеб дешев».563 Все это свидетельствует о том, что сельское хозяйство, а особенно производство зерновых хлебов, пользовалось большим вниманием и в среде, выдвигавшей летописцев. Составитель летописи в данном случае подчеркивает, что местные природные условия способствовали успешному занятию земледелием.

Далее »

Указанное стадо крупного и мелкого скота, характерное для крестьянского хозяйства Новгородской земли, требовало доста­точного размера сенных покосов. Мы уже отмечали, что, судя по покосам, указанным в НПК, мы зачастую встречаемся с резким несоответствием размера покоса с тем, что действительно требова­лось для хозяйства. Это подкрепляет уже имеющиеся наблюдения

неполноте данных о крестьянских покосах, зарегистрированных писцовыми книгами. Вспомним, что по нашим подсчетам и по под­счетам исследователей животноводства в древней Руси для обыч­ного крестьянского домашнего скота на зиму требовалось 30—35 копен сеиа.170 Указ 1550 г. также совершенно ясно определяет норму дли крестьянского хозяйства в 30 копен сена (на выть),171 причем эта норма для всего Русского государства.

Мы думаем, что писцы не все зарегистрировали: в благо­приятные годы крестьяне имели сена намного больше того, что указано писцами. И постоянная обостренная борьба за сенные угодья крестьян с феодалами и феодалов-землевладельцев между собой не может объясняться простым желанием присваивать гото­вое (для крупных монастырей, продававших сено и отдававших на оброк сенные угодья, такие стремления были обычными), но явля­лась борьбой за то, в чем крайне нуждались. И есть все основания считать, что в крестьянских хозяйствах сена не хватало и весною скот выходил на летние пастбища очень истощавшим. Таково было свойство феодального хозяйства.

Крупные землевладельцы Новгородской земли, подобно фео­далам Северо-Восточной Руси, захватывали и держали в своих ру­ках наиболее ценные сенные угодья. Об этом рассказывают НПК. В них особо отмечаются большие пожни и луга с покосом в сотни, а то и в тысячу копен, принадлежавшие великому князю, монасты­рям и другим крупным землевладельцам. Имеются сообщения об оставлении части таких сенных угодий в пользовании крестьян («косят волостью») за особый оброк. В составе натурального оброка встречаются прямые указания на выплату крестьянами сена — «острамков сена», «возов сена». В числе трудовых повинностей, выполняемых крестьянами в пользу феодалов, указывается и заго­товка крестьянами сена для землевладельцев.

НПК свидетельствуют, что скотоводство являлось после земле­делия второй необходимой частью каждого крестьянского хозяй­ства в Новгородской земле. Многообразная продукция скотовод­ства обеспечивала семью крестьянина продуктами питания, сырьем и материалом для одежды (шерсть, овчины) и обуви. Скот давал необходимый и важный при паровой системе навоз.

Мысль Н. А. Рожкова и А. М. Гневушева о существовании пре­имущественно скотоводческих или преимущественно земледельче­ских хозяйств в отношении изучаемого нами периода не имеет достаточных оснований. При известных благоприятных условиях, в смысле обеспечения скота хорошими выгонами и сенными угодь­ями, скотоводство действительно в том или ином районе могло развиваться более успешно, чем в других районах. Но это но меняло земледельческого облика хозяйства и, конечно, не вело ни к сокра­щению запашки, ни к переброске сил на разделку новых лугов или других сенокосных угодий. От благоприятных условий для ското­водства земледелие могло лишь улучшаться. Если увеличивалась численность скота, то от этого в первую очередь выигрывало земледелие: росла тяглая сила в хозяйстве — лошади стано­вились крепче, увеличивалось их число. Поля получали больше удобрений, повышалось плодородие земель. Успехи в раз­витии скотоводства сказывались на всем хозяйстве, не вызывая внутреннего изменения.

История села и волости в конце XV и начале XVI в. такова, что пет никаких оснований предполагать здесь в этот период крупные перемены в технике и организации сельского хозяйства. Па протяжении этого времени навоз заготовлялся крестьянами, видимо, в очень большом количестве. Требовалось много навоза, чтобы вывозить его па дворцовые великокняжеские поля; кроме того, по 30 колышек415 на десятину крестьянин стремился оста­вить и для своих нолей, а каждое иоле в среднем было по 2.54 доятины.416 Для ежегодной подготовки такого количества удобре­ний каждому крестьянину требовалось содержать большое коли­чество скота, иметь много соломы для подстилки. Большой посев зерновых хлебов и самое внимательное отношение к расходованию соломы, к накапливанию и к сбережению навоза — вот что пред­полагают составители сотной как обязательное свойство всех крестьянских хозяйств этого села.

При паровой системе земледелия каждый крестьянин был обеспечен постоянным участком полевой пашенной земли. Это избавляло его от постоянных забот по приисканию новых подсеч­ных участков, от изнурительного тяжелого труда по расчистке и выжиганию подсек. Площадь полей была во много раз меньше той лесной площади, на которой разрабатывались (а потом зара­стали лядинами) многочисленные подсеки; урожай же с полей был, конечно, больше и надежнее, чем удавалось крестьянину собирать с подсек. Внося удобрение, улучшая обработку полей, земледелец держал урожай в своих руках. Более разнообразным и отвечающим потребностям земледельца стал и ассортимент зер­новых хлебов, овощей и технических культур. Земледелие раз­вивалось в тесной связи со скотоводством, они взаимно поддержи­вали друг  друга.

Для администрации монастырей это период особенно настойчивого н искусного наступления на трудовое сельское население. Уместно раскрыть эту сторону деятельности монастырей. О ней записано в судных делах. Например, идет разбор тяжбы за поемные луга между реками Нерлью и Ирмосом, вблизи впадения реки Ирмоса,111 — на этих лугах ставилось до 2000 копен сена. Их оттягивал от крестьян Симонов монастырь в свою собственность. Дети боярские н старцы — свидетели со стороны монастыря — показывали на Картина эта хорошо дополняется фактами из судной (и пра­вой) грамоты Ярославскому-Спасскому монастырю. Речь идет о двух ножениых наволоках, оспариваемых монастырем и крестья­нами Борковской волости. Крестьяне указывают, что эти наволоки принадлежали когда-то бывшей здесь деревне, на месте которой сейчас пустошь с, дворищем, где раньше были дома и полевая пашня. Свидетели со стороны монастыря показывают, что пу­стоши и дворища не было на той земле, «а печищо… одно есть, стояла тут изба, да клеть при архимандрите при Варлааме на приезд. Приезжал в сенокос с старцы и с людми тех пожен ко сити; а в той избе стоял. А что… в том вражке заплотины, а тут два прудца: ловил… архимандрит Варлаам рыбу в речке и в озер­ках неводом, да в те прудцы сажал себе на ежу».114

Конечно, эти парадные выезды архимандрита с шатрами на луга, сулившие богатый укос сена, как и выезды игумена для наблюдения за работой слуг и зависимых крестьян на сенокосе, с одновременным развлечением рыбной ловлей и привольной жизнью на лоне природы, не могут идти в сравнение с летней страдой, переживавшейся земледельцем-крестьянином; для него вызов па монастырский сенокос и барщина грозили тем, что его собственный скот останется без корма на зиму, а урожай хле бов может пропасть вследствие запоздания с их уборкой.

Зимою скот содержался в хлевах, о существовании которых > поминает еще Правда Русская,115 и в других крытых номеще пнях. У монастырей для многих сотен лошадей, коров, быков, телят, овец, свиной и т. д. имелись большие конюшни, скотные дворы, коровники, хлевы и свинарники, а также клети, где скла­дывался корм, и т. д. Хлевы116 для содержания крупного рога­того скота и мелкого скота были необходимой частью в составе крестьянского двора, как и клети,117 подклети, конюшни и т. д."8

Период стойлового содержания скота равнялся 6—7 месяцам; дольше гуляли кони.

Мы видели, что лучшие сенные угодья тем или другим путем попадали в руки феодалов. Возможности для достаточного запаса кормов у крестьянина-земледельца были очень ограниченными. Корма у крестьян не хватало. Скот после зимнего стойлового со­держания обычно выходил сильно отощавшим. Если учесть по­требности всего скота, начиная с лошади (мы говорим о хо­зяйстве бедняка) и кончая овцами, то сена необходимо было иметь на зиму по меньшей мере 25—30 копен, при условии, что овцам и другому мелкому скоту и коровам взамен сена будет вы­даваться мякина, овсяная и ячная солома. Все это говорит об особой важности для скота летних пастбищ. Летом скот поправ­лялся, хорошо отгуливался.

Источники прежде всего позволяют установить большое зна­чение «поскотин» как пастбищ в первую очередь для крупного рогатого скота. Раннее указание на поскотину имеется в купчей, датированной в «Грамотах Великого Новгорода и Пскова» коп цом XIV—началом XV в., у А. А. Шахматова — временем ар хиепископства Ивана в Новгороде (от 1388 до 1414 г.). В ней записано: «А межа той (проданной, — Г. К.) земли по Верхней руцеи, по поскотину опцую».119 В другой купчей в составе куп .пеных земель отмечено: «… и подскотини половина, против тих земель. А другая половина той подскотини другим трем се­лам Евсея Ондроникова, да Степана Васильевича да Остафья Ивановича».120 В двух других документах о поскотине сказано: подскотиню участок, а межа той поскотине от погоста но речке то Турокурие, да по вешняку по Зиноевъскую реку; а в ту поскотину скота не пущали, поскотина у них своя и тягло у них свое с княжьостровци».121

Эти документы свидетельствуют, что поскотины па Двине су шествовали давно. Есть поскотины общие, сразу на несколько сел, и есть поскотины, принадлежащие одному владельцу. Пуск скота в такие поскотины строго регулировался. Поскотину счн тали необходимой и обязательной для успешного ведения ското водства. Прежде всего поскотины служили для крупного рога того скота, коров. Поскотина окружена изгородью («огородом»), отделяющей ее от полей и от большого леса. Пасущийся скот мог ежедневно возвращаться на ночь домой; это было необходимо для доения коров. От деревни в поскотину вел прогон.122 Ко нечно, в поскотине мог пастись и мелкий скот. Поскотины удобны тем, что скот в них можс~ пастись и без пастуха.