Устройство изгородей и охрана от потравы

Принадлежащие деревне леса и другие угодья отмечались из­городями и «осеками». Устройство изгородей преследовало еще цель охраны от потравы скотом хлеба на полях, скошенного и сло­женного в стога сена, и т. и. Об изгородях и осеках власти издавали специальные грамоты.370 Много внимания уделено этому вопросу и в общем законодательстве.37′ Следует вспомнить, с какой чет­костью этот вопрос излагается в Судебнике 1589 г. Здесь ему по­священы три статьи — 168, 169 и 170, — предписывающие даже то, как должны строиться огороды и осека, из какого материала.372 В данном случае, когда мы разбираем вопрос о лесе для подсек, особый интерес представляет то, что касается осека. Осеками об­носились леса и обозначались их границы.

Судебник 1589 г. преду­сматривал важный для нас вопрос о лесах как базе для разработки подсек. Статья 175 гласит: «А черный лес пахати в суземке просто, без делу, где не молодь, кто сколько может: то лес вопчей царев и великого князя». Эта статья дополняется статьей 177, которая уточняет, с какого места после межи, отделяющей деревенский лес (после «осека»), начинается лес «вопчей царя и великого князя».373 Документы XIV—XV вв. называют «лес пашенный», «лес старь», «леса поверстные»; их можно расценивать как базу для разработки подсек.

Мы уже указывали на трудность нахождения материалов о подсечном земледелии в письменных памятниках. Лес пашенный и лес страдомый — это леса, уже эксплуатируемые под подсечное земледелие. Мы отмечали, что границы земельных владений в до­кументах XIV—XV вв., как правило, отмечались глухой форму­лой: «куда моя соха, плуг, топор и коса ходили». Но помимо этой трафаретной формулы, встречаются формулы иного содержания, дошедшие до нас лишь в небольшом количестве документов. При решении вопроса о степени распространения подсеки мы считаем необходимым обратить внимание на два документа с необычной формулой, несомненно указывающей на подсечное земледелие.

Один из этих документов относится к Велозерью, другой же — к новгородскому Северу, к Ваге. В первом, белозерском, записано: «Се… купил есми деревенку… Селивестровскую роздель, и что к ней потягло, или куда секира ходила, или куда коса хо­дила. . .».374 А в важском написано: «Се аз… дал есми.. . три деревеньки… с всеми угодьи, куды ходила коса и секыра».375 И в том~ и в другом случае земледельческие угодья характеризуются без каких-либо указаний на соху или на плуг. Земледелием же в этих деревнях, конечно, занимались; это было, видимо, какое-то секир-ное земледелие — «посекирная пашня». Именно так это разъяс­няется комплексом более поздних документов, — и притом, доба­вим мы, документов, связанных с явлениями, совершенно сход­ными (из одной области, одного характера) с тем, о чем сказано в двух наших актах. Прежде чем перейти к изложению этих мате­риалов о посекирной пашне, поставим вопрос: что такое секира? На это имеется обычный ответ: секира — это топор; в данном слу­чае это топор, употребляющийся в лесном деле — для рубки леса и кустарника.376

Наше предположение, что под формулой белозерских и важ ских актов «куда секира ходила» может скрываться подготавли­ваемое «секирой» подсечное земледелие, находит веское под­тверждение в одном северном, несколько более позднем документе, уже прямо рассказывающем о «секирной пашне» как о подсечном земледелии. Это «Книга дозора черных волостей Заонежских по­гостов Обопежской пятины, дьяка Ивана Льговского 1619 года». В ней в конце описания одного из погостов говорится: «Лесу па­шенного и нопашенного бору и болота и мху поверстного от Мегор-ского погоста от рубежа Палтесские волости до Вытегры и до девятитт и до рубежа Апдомского погоста Иванова межеванья Бу­харина вдоль пятьдесят верст; а поперег от Онега озера до Бело­зерского рубежа тридцать верст, вопче св. Хутыня монастыря со крестьяны и иных монастырей лес секут посекирно и пашню па­шут, где кто поспел».377 В показаниях этого документа для нас любопытно то, что описываемая в начале XVII в. подсека находи­лась в одном и том же районе с подсекой, отмеченной в писцовых книгах Обонежской пятины 1496 и 1563 гг. Подсека держится в этих местах свыше 150 лет; она остается в XVII и XVIII вв.

кинском погосте во всем пашут посекир, кроме поля и пустошей». Из этих дел во всех подробностях рисуется картина подсечного земледелия, ведущегося крестьянами в дополнение к полевой пашне. Оно называется посекирной пашней. Мы узнаем о под­готовке подсек (так и названо), о выжигании, о посеве на них ржи и яри. Крестьяне имеют определенные участки для такой «посе­кирной лесовой пашни». При этом крестьяне, пользующиеся «по-секиром», протестуют, когда кто-либо другой пытается разраба­тывать подсеку в месте, некогда эксплуатировавшемся ими для той же цели. Так возникали судебные дела, дошедшие до нас в со­ставе фондов Александро-Свирского монастыря и в фондах Оло­нецкой приказной избы.379 Мы уже видели, что огневое подсечное земледелие нашло отражение в документах XIV—XV вв. северных районов, Северо-Западной Руси и в центральных районах Се­веро-Восточной Руси — в Московском уезде, Углицком, Суздаль­ском, Переяславском, Костромском и др. Подсека еще жила всюду, где была главная основа для ее существования — лес. Но она от­ступила перед паровым земледелием на второй план даже в тех районах, где «леса стари», где «поверстного леса» и вообще леса было много. Подсечное земледелие в XIV—XV вв. лишь сосущест­вовало с паровой системой земледелия. В хозяйстве крестьянина земледельца XIV—XV вв. разработка подсек являлась важным дополнением к полевой пашне. Ниже, при разборе вопроса о земле­делии в Новгородской земле, мы покажем, что и там, в Новгород­ской земле, при ясных показаниях писцовых книг о господстве трехполья, оставалось все же заметное место и для подсеки.380 Лес пашенный, т. е. тот лес, в котором обычно и разрабатывались под­секи, был не только в северных районах, но и в центре Северо-Восточной Руси. В «памяти», т. е. в инструкции, данной писцам при посылке их для размежевания и описания земель в Радонеж­ский и Суздальский уезды, этим писцам вменялось в обязанность: «И что… лесу пашенного и непашенного, то бы оси написал на список подлинно порознь».381

В XVI в. лес пашенный отмечался писцовыми книгами как одна из обычных категорий лесного угодья.382 Наши материалы о подсеках и подсечном земледелии указывают на живучесть под­сек как приема использования лесов для посева зерновых хлебов. При несомненно широком распространении паровой системы земле­делия мы имеем многочисленные показания о сосуществовании подсек с паровым земледелием. В устойчивости подсечного земле­делия и в чрезвычайной длительности процесса вытеснения под секи паровой системой следует видеть в первую очередь особую трудность и сложность задач, которые пришлось решать земле­дельцу лесной полосы при освоении паровой системы. Если же го­ворить об отдельном крестьянском хозяйстве и о строительстве деревень, то следует учитывать большую сложность обеспечении деревни или отдельного хозяйства достаточным участком полевой пашенной земли, а также сложность освоения агротехники и необ­ходимость для нее материальной основы, чтобы этот участок — поле — давал хорошие и надежные урожаи.

Все   наши   материалы  XIV—XV вв. о подсеке, о подсечном земледелии,   сосуществовавшем с паровым полевым пашенным земледелием,   составляются из свидетельств об отдельных явле­ниях, из показаний чаще всего косвенных. Материалы же, прямо рассказывающие о сельскохозяйственном земледельческом произ­водстве, до пас не дошли. Более ранним из таких источников, по времени появления близко примыкающим к изучаемому нами периоду, являются «Записки» Александра Гваньини, содержащие сведения о земледелии в XVI в. в Белоруссии, Литве, а отчасти и о земледелии в Русском государстве.383 А. Гваньини долго жил в Польше, интересовался сельским хозяйством, имел возможность лично наблюдать жизнь деревни. Он рассказывает о наиболее ин­тересных вопросах земледельческого производства XVI в., о том, о чем не говорят никакие другие источники. В частности, Гвань­ини подробно описывает весь процесс предварительной подготовки лесного участка иод подсеку, порядок вырубки и выжигания иод секи, самый посев, рассказывает и об урожаях. Сведения А. Гвань иии относятся ко второй половине XVI в. Но, конечно, в части характеристики подсеки они вполне отвечают тому, что было в XV в., так как сообщаемое Гваньини полностью совпадает со сведениями, которые сообщают наши источники о порядке работы па подсеках. В перечне культивируемых на Руси хлебов Гвань ини прежде всего называет рожь озимую. Он подробно рассказы наст о пареннпе п о культуре озимых хлебов (называет он одну озимую рожь - озимицу), перечисляет и яровые зерновые хлеба рожь-ярицу, пшеницу, ячмень, овес, горох, гречиху. Гваньини от мечает,   что   пашут на Руси одной лошадью, а в Литве двумя волами. Восторженно отзывается он об урожаях на подсеках. Осо­бенно выделяется сообщение о посеве на подсеке весной смеси ячменя с озимой рожью. Осенью собирали урожай ячменя, а рожь, оставалась   как   озимь   под снег. «На следующий год, — пишет Гваньини,  - эта рожь бывает так урожайна и густа, что через нее с трудом можно проехать верхом… притом одно зерно дает трнд цать и более колосьев».384 Баснословность описываемого здесь урожая является отголоском распространенного мнения о том, что при благоприятном стечении обстоятельств (в первую очередь — при удачном выборе места для подсеки) посевы на подсеках удив­ляли высокими урожаями.

При поисках нового пути, при переходе к паровой системе земледельцев нередко постигали неудачи, и тогда вспоминали о случаях получения высоких урожаев на подсеках. (Однако из­вестно, что при многолетней эксплуатации всякой подсеки урожаи на ней не окупали труда). Подсека обладала важными преимущест­вами. Во-первых, берясь за разработку подсеки, земледелец осво­бождал себя от заботы об удобрении: он считал, что после раз­делки леса и сжигания подсеки урожай ему обеспечен. Во-вторых, подсека не требовала затраты материальных средств, так как ору­дия труда, необходимые для подсеки, несложные сами по себе, имелись, как правило, у каждого крестьянина, а чего не хватало, то можно было сделать в лесу из подручного материала. И потому те, кто жил в расчете на простую удачу и не был склонен упорно бороться за урожай и строить хозяйство по-новому, держались за подсеку, особенно в районах, где было обилие лесов.

Не все подсечные участки просто забрасывались после исполь­зования их под посев. Если многие подсеки разрабатывались для того, чтобы превратиться в починки и деревни, то могли быть и другие случаи, когда после прекращения посева подсеку чистили для того, чтобы превратить ее в покос, или для того, чтобы от га осталась «поляной», пригодной и для посева и для покоса. В XIV—XV вв. в хозяйствах крестьян-земледельцев подсека яв­лялась подспорьем к полевой пашне, поскольку такое подспорье оказывалось нужным, а местные условия предоставляли возмож­ность воспользоваться подсекой.

В документах еще встречается «наезжая пашня», или «пашня наездом», которую иногда связывают с пашней на далеких под­секах. Между тем часто упоминаемая «пашня наездом» по своему происхождению и по тому, каким путем она разрабатывалась, никак не связана с подсечным земледелием.385 Это пашня на участке, покинутом земледельцем, пашня опустевшего двора, пашня на пустоши; по своему происхождению это полевая пашня. Она сделалась «наезжей пашней» лишь у нового хозяина.