Недавно прочитала одну старую историю и невольно обратилась к своим юношеским годам.
   Вспомнила тогдашние Пасхи. Шли семидесятые. БАМ, Луис Корвалан, Битлз, «Левайс», жвачка, Штирлиц, решения съезда – все эти слова как-то легко объединяли наши пылкие комсомольские сердца. И, несмотря на такую жуткую эклектику и неверие вообще ни во что, в ЭТУ ночь мы с маниакальным упорством приходили в церковь.

   Наверное, наши задуренные головы чувствовали, что там запрятана настоящая, неподдельная… тайна. И когда в полночь священник выходил из храма (в который невозможно было протиснуться из-за обилия верующих, а потому таинственность происходящего ТАМ умножалась многократно) и оглашал пространство возгласом: «Христос воскресе!», мы радовались со всеми… Даже не понимая, чему, собственно, здесь радоваться. Просто охватывало чувство какого-то очищения.

   В двадцатых же годах принято было устраивать околотеологические дискуссии между профессиональными атеистами и представителями духовенства. Естественно, аудитория всегда жаждала победы над «мракобесием». После обстоятельного и полного несокрушимых аргументов выступления представителя нового мышления на сцену вышел старенький батюшка и, следуя привычке, начал свое выступление восклицанием: «Христос воскресе!». Аудитория одним «ахом» ответствовала: «Воистину воскресе!». И дискуссия сама собою закончилась. Пришлось стыдливо расходиться. Правда, батюшку того через пару лет услали на Соловки, где он бесследно сгинул…

   И последнее воспоминание. Громадное количество народа на кладбище в Пасхальное воскресенье. Естественно, это не по церковным канонам – мертвых поминают на Радоницу, во вторник Фоминой недели. Но мне этот день казался самым удивительным в году. Ведь представить только: библиотечные полки завалены атеистической литературой, мы идем к победе коммунизма, она уже не за горами, а тут… люди спешат на кладбище. Кругом цветы, куличи, яйца (мама их красила луковой шелухой). У могил встречаются родственники, выпивают, закусывают, где-то уже и песни слышны. Кто-то «в отключке» лежит между кустов, но меня не оставляет ощущение чего-то светлого, радостного. И чудно как-то. Непонятно.

   Теперь-то я понимаю: Пасха была единственным праздником, который исходил изнутри людей. Он не был заполнен столь тогда привычными призывами и лозунгами. Просто Пасха была своеобразным днем единения народа. Народа, как общности людей, связанных столь многим, что любое действо будет понятно без слов.

   Пасха – больше, чем праздник. Это великое и дивное свидетельство божественной любви и всепрощения.

   Старинное предание утверждает, что со дня Светлой Пасхи и до Вознесения Христос в сопровождении Своих апостолов ходит по Земле. Одеты они в нищенское рубище, и, странствуя, испытывают людское милосердие. Награждают они великими и богатыми милостями добрых и карают злых.

   Давайте вглядимся в себя и посмотрим вокруг...

   Сколько раз в течение нашей жизни мы поступаем как тот или другой из тех, которые участвовали в распятии Христа! Посмотрите на Пилата. Чем он рознится от тех служителей церкви, общественности, которые больше всего боятся человеческого суда, беспорядка и ответственности и которые для того чтобы себя застраховать, готовы погубить другого человека – часто в малом, а порой и в очень большом. Как часто потому, что мы боимся стать во весь рост нашей ответственности, мы даем на человека лечь подозрению в том, что он преступник, что он лжец, обманщик, безнравственный и т. д. Ничего большего Пилат не сделал, он старался сохранить свое место, он старался не подпасть под осуждение своих начальников, старался не быть ненавидимым своими подчиненными, избежать мятежа. И хоть признал, что Иисус ни в чем не повинен, а отдал Его на погибель…

   О молитве мы должны особенно сказать то, что молящийся человек беседует с Богом. Сколь же важно беседовать с Богом, всякий знает; но выразить словами сей важности никто не может; ибо сия честь выше достоинства самих ангелов… Молитва есть дело общее ангелов и человеков; касательно молитвы нет ничего особого между той и другой природой; молитва отличает тебя от бессловесных; она же соединяет тебя с ангелами. Тот скоро соединится с ними, достигнет их жизни, чести, достоинства, мудрости и ведения, кто всю жизнь старается проводить в молитвах и служении Богу.

   Один знаменитый своими познаниями учитель встретил как-то на церковной паперти нищего старца в рубище: «Добрый день тебе, старец!» – сказал он нищему. Тот ответил: «Не помню, чтобы день был когда-нибудь несчастным для меня». Учитель продолжал: «Я желаю тебе счастья». Нищий сказал и на это: «Несчастливым я никогда не бывал».

   «Ужели ты один счастливец между всеми людьми», – в недоумении спросил учитель, – когда земная жизнь полна скорбей и лишений?».

   «Несчастлив тот, – объяснил нищий, – кто ищет счастья, а на земле нет иного счастья, как во всем полагаться на волю Божию; приятное и противное, горькое и сладкое в жизни я принимаю от Бога всегда с любовью и покорностью и желаю только того, что угодно Господу, а потому все случается по моему желанию».

   Мой дедушка научил меня верить в Бога и спас мне жизнь. Помню раннее утро. Идем на Пасху святить куличи. Я вижу дедушкино лицо, руку, зажигающую свечу, слышу, как он читает молитвы. Мне четыре года. И так было всегда, пока он был жив.

   В 10 лет из-за болезни легких врачи сказали, что мне надо жить на природе. Дедушка оставил работу, купил пчел, и мы с ним все лето жили в лесу. Он сделал шалаш, а я готовила и хранила еду в кастрюлях, в холодном ручье. Дедушка научил меня любить цветы, деревья, животных и даже змей. А по воскресеньям к нам приезжала мама. Дедушка к ее приезду собирал ведро ягод лесных – их она любила. Дедушка заменил мне папу, который пропал без вести в Отечественную войну.

   Именно он, Василий Пантелеевич Глотов, дорогой мой человек, и стал для меня моим верным, добрым наставником, и прежде всего в вопросах веры.